Вы делаете заказ - пейринг или просто персонаж(и), жанр и, если угодно, рейтинг, ключевые слова или фразу - по Нарнии и rpf/rps касаемо фильма, а я это пишу в размере мини-фика, может быть - драббла. Итак?).
Для Narcissa Bl. Nenufar, заявка: никакой определенной. Мои ассоциации.
читать дальшеУилл задумчиво смотрит в сторону и медленно перебирает пальцами длинные волнистые светлые пряди. Пальцы скользят по волосам, тонкой спине с острыми лопатками – не лаская, а машинально, бездумно.
В комнате предрассветный сумрак и глухая, абсолютная тишина – и слишком громким кажется виброзвонок мобильного телефона. Уилл вздрагивает и замирает, опустив глаза: нет, не шелохнулась.
Осторожно высвободившись, опустив белокурую головку со своего плеча, нащупывает в кармане валяющихся на полу джинс телефон.
Черт, черт, черт.
- Да? – звенящим шепотом, обернувшись. Спит.
- Лохматый, ты куда вчера пропал? – Бен смеется, на заднем плане слышатся знакомые голоса.
- Да я… так, встретил друзей… Давних, - и страшно, как бы не выдал голос. Алый свинец заливает виски.
- Понятно. А мы собрались совершить речную прогулку и встретить восход в лодках посреди дивных английских пейзажей, - патетически объявляет Бен, и Уилл слышит жизнерадостный смех Джорджи. – Приезжай. И… - шорох, голоса затихают. – Я не знал, куда ты пропал, я искал тебя. Я тебя вчера ждал… Уилл, - и это совсем другой голос, - приезжай. Мы потом от них сбежим…
И по коже пробегает сладкий холодок.
- Я скоро буду.
И на том конце слышится облегченный выдох.
Уилл быстро натягивает джинсы, поднимает с пола рубашку и оборачивается. По белоснежной коже разметались светлые волосы, ресницы отбрасывают длинные тени на юное, красивое и тонкое лицо.
Господи, как её зовут?.. Что-то цветочное...
Быстро пишет найденным огрызком карандаша на обложке какого-то журнала: «Прости, если что-то было не так» и, подхватив пиджак, тихо выходит из чужой спальни. Осторожно закрывает за собой входную дверь и облегченно выдыхает.
Он ждет.
Прости, девочка с картины Боттичелли. Не жаль.
Для Narcissa Bl. Nenufar, приквел к ассоциации.
читать дальшеУилл вышел из дверей Ритца и, глубоко вдохнув свежий ночной воздух, огляделся по сторонам – и взгляд вдруг остановился на одной точке. Там, на той стороне улицы. Он сам не понял, что повлекло его шагнуть вперед и перейти улицу. Шумное празднование премьеры, золото шампанского и смех - переливчатый, лукавый, плещущийся из черных глаз, и тихое, шепотом, схватив на ходу за рукав «Я тебя сегодня жду», и озноб по коже – всё отодвинулось назад.
Там стояла девушка. Очень странная. Обыкновенная.
Озябшая, опустившая руки в карманы тонкого потертого клетчатого пальто, она прислонилась к стене, ветер перебирал длинные волнистые пряди светлых волос, а она смотрела себе под ноги. И явно никого не ждала.
- Ты что здесь делаешь?
Какого черта я стою здесь и пытаюсь заговорить с этой…
- Ничего, - девушка пожала плечами и закрыла глаза, откинув голову к стене. У неё было тонкое, красивое, почти детское лицо.
- Замерзла?
Она снова пожала плечами.
- Хочешь выпить?
И опять.
Черт, да пускай делает, что хочет, какое мне дело, меня ждут, меня…
- Отвезти тебя домой? Где ты живешь?
Она открыла глаза – огромные, серые, влажные – и посмотрела на него долгим взглядом, просящим и испуганным.
- Да.
- Я поймаю такси, - кивнул он.
***
Она сидела рядом, с идеально прямой спиной, и смотрела вперед, через плечо водителя.
- Как тебя зовут? – Надо же что-то говорить.
Она обернулась.
- Ты всё равно забудешь, - и, снова отвернувшись: - Цисса.
Нет, она не была похожа на проститутку.
- Я тебя узнала, - вдруг произнесла она, но не назвала имени. И Уилл облегченно выдохнул - не надо.
Он её уже где-то видел. Давно, мельком, на улице или… картине?
Юное, бледное лицо, длинные аристократичные пальцы – холодная ладонь, которую он, сам не знаю причины, поднес к губам.
Что я здесь делаю? Меня ждут. Меня…
***
Он не запомнил адреса. Только коридор многоквартирного дома где-то на окраине, тускло освещенный и странно тихий.
Он помог ей снять пальто – и не разомкнул рук.
У неё были мягкие, теплые губы. Острые ключицы и плечи, за которые она то и дело откидывала длинные бледно-золотые волосы.
Она что-то шептала, всё время шептала, и, хрупкая, казалось, сломается у него в руках.
Уилл забыл, что его ждут.
Кто его ждет.
Она уснула, положив голову ему на плечо. Он на секунду вспомнил, что сам уже привык засыпать так же – на чужом плече.
Это всё было – сон.
Для aqua-r-elle, заявка: дождь, тушь для рисования и иероглифы, не гет.
читать дальшеЛивень, третий день ливень, и эти косые сплошные струи скоро сведут с ума, если еще, конечно, не слишком поздно. По стеклу бежит каскад воды, в комнате темно, и это не полдень, сейчас просто не может быть полдень, и просто не может быть так, чтобы… так хорошо.
Бен, наклонив голову, проводит кандзи по груди Уилла, чертит иссиня-черной тушью замысловатые узоры – несуществующие иероглифы, неизвестные знаки.
- Барнс… ты сумасшедший… это еще надо будет… - втянув воздух сквозь сжатые зубы, откинув голову – губы скользят по шее, нежные, требующие, - смыть…
Бен только улыбается в плечо Уиллу.
Капли неистово бьют по карнизу. Сквозь непрозрачный сумрак черная вязь на белой коже кажется пугающей, кисточка для письма щекочет чувствительную кожу, хочется, чтобы это всё никогда не кончалось, чтобы сумасшествие – это оно, Уилл знает его на ощупь – не проходило.
Сумасшествие каллиграфией отпечатывается на коже.
Сумасшествие дождевыми потоками стекает по лицу – поцелуями.
Сумасшествие – зияющая темнота, но будь что будет, я ко всему готов.
Бен проводит ладонью по его груди и размазывает черную тушь, опуская ладонь ниже, еще ниже.
Уилл бессильно шепчет что-то лихорадочное, невнятное, и только благодарит гостеприимное Токио – за подарок актеру Барнсу.
Стон.
- Это был иероглиф «счастье», мелкий.
Для Katrusia, заявка: моя ассоциация.
читать дальшеБудь он проклят. Будь – он – проклят. Чертов самовлюбленный придурок.
Уилл пнул ногой стену и зажмурился от боли, в очередной раз чертыхнувшись.
Они впервые поругались. Они, черт, впервые поругались, и виноват, безусловно, Барнс. Разумеется. Взвился из-за ерунды.
Уилл остановился и выдохнул. Идти во втором часу куда попало – не лучший способ освободиться от злости. Впрочем, он шел так – не замечая ничего вокруг, задевая плечом редких прохожих - уже черт знает, сколько. А, кстати, сколько? Моусли поднял руку и посмотрел на часы. Итак, час. Ровно час прошел с тех пор, как Барнс начал говорить что-то о его, Уилла, якобы отвратительном поведении. Час с того момента, как Уилл вспыхнул и начал орать, что Бен ему никто. Потом они орали друг на друга, долго и со вкусом. Бен швырнул в стену стакан, а Уилл ушел, хлопнув дверью так, что по логике вещей она должна была сорваться с петель.
Чертов Барнс.
Уилл оглянулся по сторонам. Если бы он знал, куда забрел, стало бы, наверное, чуть легче, но улица была незнакомой – как, собственно, и темнеющие аллеи какого-то парка. Сквозь густую листву клочьями прорывался свет от фонарей. Уилл выдохнул и, засунув руки в карманы брюк, шагнул на посыпанную гравием дорожку.
Он шел медленно, постепенно остывал и уже почти жалел. Так, самую малость…
Внезапно в ряду пустых скамеек одна приковала взгляд темным силуэтом. Уилл остановился на месте, а потом решительно двинулся вперед.
Когда он сел рядом, девушка – а это оказалась именно девушка – даже не шелохнулась и не повернула головы. Она держала между пальцами сигарету и медленно курила.
- Дай сигарету, - вдруг попросил он.
Тогда она, наконец, обернулась, окинула его взглядом – он заметил только проколотые уши, множество мелких смешных сережек и сверкнувшие за стеклами очков глаза.
- Докуривай, - и протянула ему сигарету. Уилл вздохнул и затянулся.
- С девушкой поссорился? – Как ни в чем не бывало, словно у давнего знакомого, поинтересовалась она. Уилл криво усмехнулся.
- Почти.
- Почти поссорился или не с девушкой? – Он скосил на неё глаза. Она была вполне серьезна.
- Второе.
- Ясно.
Она откинулась назад и заправила за ухо выбившуюся из хвоста яркую короткую прядь – не то алую, не то рыжую.
- Из-за чего?
Уилл снова усмехнулся. Он не был любителем раскрывать душу первым встречным.
Но, в конце концов, он никогда не шлялся по ночному Лондону, он не курил и ненавидел ссоры.
- Так… Какого черта он мне читает нотации? – и замер, услышав то, что сам сказал.
Но девушка только улыбнулась.
- Приревновал?
- Да к чему там… так, зажал одну в углу. Без всякой мысли, просто…
Она кивнула.
- Обратно пойдешь?
- Не знаю, - Уилл пожал плечами.
- Иди. Он же ждет. И тоже знает, что всё по глупости.
Уилл повернулся, улыбнувшись.
- И откуда ты всё знаешь?
- А я вообще неглупая.
- Он идиот, - буркнул, отвернувшись, Уилл. – Чертов идиот. Ты что улыбаешься?.. Что я скажу?
- Ничего, - пожала она плечами. – Всё само уладится.
И этой странной, незнакомой, встреченной пустынной ночью в лондонском парке, он вдруг почему-то поверил.
- Ну… - Уилл поднялся и выкинул в сторону окурок, - я пойду. Спасибо. – Она кивнула и улыбнулась.
Он уже дошел до конца аллеи, когда вдруг захотел обернуться. Она сидела на той же скамейке, снова курила и смотрела наверх.
Спасибо. Ведь правда.
Чертов идиот. Чертов-любимый-идиот.
Для Fantasy-Hunter, заявка: Уилл и Джорджи, авторский взгляд.
читать дальше- Ты запомни, Джо: если тебя кто обидит… ты знаешь, кому сказать, - и Уилл улыбается, задорно и почему-то чуть смущенно, наклоняется и целует её в висок, взлохматив рукой волосы.
- Почему ты говоришь так, как будто прощаешься? – Джорджи отходит на шаг и смотрит на него чуть обиженно, недоверчиво, потому что знает, что правда – прощается, но ведь так не хочется…
- Я не прощаюсь, я даю тебе инструкции. Как старший брат.
И Джорджи вдруг подается вперед, обнимает его и всхлипывает тихим вздохом.
- Ох, ну, брось… кнопка…
- Не называй меня кнопкой, - и он с облегчением больше не слышит в её голосе слез.
- Кнопка, кнопка, кнопка, - повторяет он, уворачиваясь от кулачков смеющейся Джо, и сам смеется – совсем по-детски, легко, как давно не смеялся.
- Мы вещь ещё встретимся, кнопка! Обязательно. Это я тебе обещаю, - и, тихо, нагнувшись: - как брат.
И они оба знают, что ничего еще не известно. Что, может быть, новых общих съемок и не будет.
Но Уилл обещает, и она ему верит.
- Пойдем, нас заждались, - он тянет её за руку, и оба, улыбающиеся, выходят к толпе, считают фотовспышки, Уилл ловит глазами взгляд Анны, Джорджи тянется свободной рукой к ладони Бена, и всё хорошо. Они – пятеро – еще обязательно увидятся.
- Ты мне веришь, сестренка?
Для Чацкой, заявка: Уилл и Бен дружат с Джорджи, а Анна ей завидует и ревнует их, "как родная", "хочу быть такой же маленькой".
читать дальше
Боюсь, что мало для такой беды
Всего Расина и всего Шекспира. ©
Всего Расина и всего Шекспира. ©
- Пойдем в кино?
- Лучше поедим мороженого!
- А лучше – и в кино, и мороженого! – Бен смеется, держит Джорджи за руку и, кажется, именно об этом он и мечтал всю жизнь – в компании Уилла и Джо отправиться в кино, а потом наесться мороженым.
В ресторане отеля пустынно, Анна мешает соломинкой сок в стакане и не смотрит на сидящих напротив Барнса и Джорджи. Чувствует, как подается вперед Уилл, сложив на столе руки.
- Так и быть, решили.
И они – трое – улыбаются, и Джо радостно уплетает свой пудинг, и Бен, прищурив глаза, отпивает кофе из тонкой белой чашки, и Уилл строит Джорджи мордочки. И Анна по-прежнему, не поднимая глаз, смотрит на соломинку в бокале.
Вдруг они затихают – а это так подозрительно – и она поднимает голову.
- Энн, хочешь с нами? – Спрашивает Бен, и они все смотрят на неё и ждут. Может быть, им действительно будет приятно, если она составит им компанию, но Анна привыкла смотреть на вещи только реалистично. В этом – она чужая.
- Нет, спасибо, я лучше останусь здесь, гуляйте, - и она пытается улыбнуться искренне, и, кажется, получается, потому что Джо снова смеется, они – опять – отдельно, она – вне.
Анна опускается в кресло, бездумно берет в руки книгу, но – как не был бы прекрасен Расин в оригинале – даже он сейчас не поможет. Она смотрит в окно и думает, почему не стала им как родная – как Джо, почему они не смеются с ней так же, и почему двенадцатилетняя девочка оказалась им – Бену и Уиллу – интереснее её, красивой, неглупой и почти ровесницы.
Она никогда никому не признается, что иногда – вот так, когда она одна и никто её не услышит – она шепчет в пустоту, стеклам окна и безжизненным стенам, что-то похожее на «Хочу быть такой же маленькой», и злится на себя за всю свою глупость, нелепость и за то, что, наверное, это она какая-то не такая и в ней что-то не так. Иначе в чем причина?
И не помогает Расин, и не помогает разумность, и ничто не в силах помочь.
Счастливая Джо сейчас держит их за руки, а они смеются с ней в унисон.
Анна отводит взгляд от окна и откидывает голову назад.
Наверное, всё правильно. Наверное, так и должно быть – что они опекают младшую.
Наверное, наверное, наверное.
Она плохо помнит, что такое плакать.
Для Alambil, заявка: Анна/Уилл, ангст, ПОВ Анны, "изменить не можешь"
читать дальшеМы не выпили столько, чтобы потом ничего не помнить.
Мы не видели глаз, провожающих нас из зала – потому что их не было, а если и были – о, я знаю, чьи – то тем лучше, всё правильно.
Я не думала, я просто делала – я так хотела.
***
Посмотри на меня так, как я смотрю на тебя. Посмотри на меня.
Он прижимает меня спиной к только что захлопнувшейся за нами двери, целует – целует – и я знаю, что надо себя контролировать, даже сейчас, даже когда его губы скользят вниз по шее, нельзя смять под пальцами ткань пиджака и, наклонившись, прошептать выдохом «Не уходи», потому что пока еще есть путь к отступлению. Я его оставила.
Когда добиваешься давно желанного – так сложно с собой совладать.
Флиртовать с Барнсом было очень просто. Ничего сложного. Хорошим актрисам верят, но никто и никогда не подумает смотреть туда, в глубину без игры – туда, где мечется дрожью от кончиков пальцев, сквозь всё тело и мысли, короткое «Уилл» - как короткое «мой». Только бы никто не узнал. Только бы никто не понял. Пусть все считают, что я и Бен… да, пусть все считают. И он. Потому что я знаю – когда захочу, он уйдет со мной. Как сегодня.
Это не было сложно – улыбнувшись, вывести его за руку из банкетного зала и привести сюда. Когда девушка целует – сложно не ответить. Когда…
- Анна, черт… что мы делаем?
Забудь. Я не оставила путей.
- Уилл… - Выдохом, закрыв глаза, прижавшись ближе, ища губами – губы, стягивая с плеч пиджак, - Уилл… - и я знаю, как трудно теперь уйти.
- Я не могу, подожди, я-не-могу… - твердое, ударом. Отступив на шаг, качает головой. – Мы не должны… - Ты скажешь, что оказалось сильнее меня? Ты промолчишь.
- Почему?.. – Говорить, заговорить, чтобы не ушел, чтобы я точно знала: мой.
Ты пошел со мной назло ему? Я знаю. Ты не меня, ты его ревновал? Я знаю. Ты хотел, чтобы он видел и чтобы ему – лезвием по живому? Я знаю. Но я предлагаю тебе то, чего вы всегда требуете сами. И я говорю: мне больше ничего не надо. Дай мне время, один предрассветный сумрак – всего.
Мне этого не хватит. Но это будет моё.
- Не уходи, - отвернувшись, сжав ладони. О, я всё знаю: что ты ничего изменить не можешь, что ты ему – изменить не можешь, но дай мне попытку. Ты хочешь. Это я знаю – тоже. Позволь…
- Прости, Анна, мне лучше… - и, подняв пиджак, отстранив меня рукой – не почувствовала – вышел. Спасибо, что не договорил.
Белое платье – похоронный саван.
Платье, которого не сняла.
Если ты не вернешься, я умру. Здесь – у порога, через который ты переступил.
Или встану и уйду вслед. И никто ничего не узнает. Никогда. Не выдам.
Ему – тебя.
***
И не выдала.
Я бы для тебя – все смогла.
Но ты рукой от себя отвел всё моё.
Хорошим актрисам верят.
Для Nadalz, заявка: Эдмунд, джен - милый и негрустный, времена Нарнии. Братья обсуждают сестренок, даже точнее - хахалей сестренок.
AU - Пэвенси Нарнию не покидали.
читать дальше- Сьюзен совсем перестала интересоваться делами Нарнии, - словно нечто новое и неожиданное объявил Питер и, наконец, остановился на месте. Что было очень хорошо, ибо у Эдмунда уже начала кружиться голова от мелькавшего перед глазами брата.
- И что? – Он выжидающе посмотрел на Питера. Тот смерил его взглядом «ты-знаешь-о-чем-я» и начал вновь ходить из стороны в сторону. Надо что-то с этим сделать.
- Ну… чем он тебе не нравится? – Питер остановился. Слава Аслану. – Хотя, впрочем, он и не должен тебе нравиться, нравиться он должен как раз Сью… я молчу, Пит, я молчу, - Эдмунд пожал плечами и улыбнулся. В сторону. Чтобы брат не видел.
- Я волнуюсь. - Нет, Питер Великолепный, тебе просто не нравится принц. Впрочем, он тебе… ну да. - Она моя сестра. - Открытие. - Эд!
- Я слушаю тебя, Питер. – Эдмунд поудобнее расположился на троне и внимательно взглянул на брата, не отводившего взгляд от окна. – Что они делают?
Питера передернуло.
- Она учит его стрелять из лука, - голосом обиженного ребенка озвучил Верховный Король. – А, по-моему, они просто обнимаются. Она такая безответственная…
Эдмунд еле удержался, чтобы не фыркнуть. Питер, явно что-то почуяв, обернулся.
- О, да, да, конечно, - закивал Эдмунд, придав лицу серьезное выражение. Надо сменить тему. Однозначно.
- Меня больше волнует Люси…
По лицу Питера стало понятно, что его тоже волнует Люси. Очень волнует. Так волнует, что лучше бы и не напоминали.
- Мне очень не нравится этот тельмаринский мальчишка, который за ней бегает.
- А, ну да. Тебе никто не нравится, я забыл…
- Зато тебе все нравятся!
- На то я и Справедливый, а ты – Великолепный…
И не возразишь даже. Питер, передернув плечами, опять отвернулся к окну.
- Но ведь это ничего, Пит. Надо же оруженосцу Каспиана заниматься чем-нибудь, пока тот… - долгий выразительный взгляд «не-будь-ты-моим-братом…», - учится стрелять из лука.
- Но это не лучшая партия для Королевы Нарнии…
- Пит, ей десять лет!
- Но он-то – старше!
- На год!
В ответ, задумчиво:
- Мистер Тумнус мне нравился больше.
- Пи-и-и-ит... Пф…
Для Dracena, заявка: Питер и Эдмунд о несказанном, не слеш.
читать дальшеХмурые лондонские сумерки опускаются на город слоем плотной ткани, накрывая и укрывая – всё и всех. Прошлое, настоящее, будущее, реальное и ирреальное, своё и чужое.
Эдмунд пытается улыбнуться.
Слово «чужое» уже сколько-то времени – сейчас казалось, что всегда – вызывало у него нервный смешок. Потому что своя собственная жизнь тоже казалась чужой.
Чужая реальность с чужими правами. Как будто отнял. Там должен быть…
Эдмунд повернул голову на шорох шагов – на пороге гостиной остановился Питер.
… он.
- Скучаешь? – И улыбнулся.
Как толчок в спину.
Он пытается.
Принять, выжить, согласиться – жить.
Они не говорят об этом. Не говорили ни одного раза. Вернувшись, по умолчанию не касались этой темы – слова «возвращение» и «невозвращение» были стерты из лексикона. Так всем лучше.
Расскажи мне, Питер. О чем-нибудь. О том, что так тянет тебя туда. О том, к чему ты хочешь вернуться. О том, что может тебя там ждать. Мне, наверное, станет легче. Я, наверное, перестану думать, что мои возвращения – чужие.
- О чем ты задумался, Эд?
И Эдмунд смотрит ему в глаза - насмешливые, с полынной горечью на самом дне, и тихо произносит, вкрадчиво, но твердо:
- О несказанном.
И Питер усмехается. Качает головой, опускает руки в карманы и проходит в комнату. Садится в кресло и по-прежнему смотрит. Изучает и ловит.
- Когда-нибудь я расскажу тебе, зачем так рвусь туда. Но не сейчас.
Не в этой жизни, Эд.
Для <Ник>, ассоциация. Хотела – подарок к выпуску. Получилось – мазок слишком темными красками. Прости.
Будет другое, ещё. Это просто вырвалось - до последнего слова.
читать дальше
- О, то есть… да, я пониманию, - она опускает глаза, сжимает губы и согласно кивает головой. Скрещенные на груди руки – не отстранение, а защита.
- Ники, ты же… - И он отводит взгляд в сторону, тяжело сглатывает и пытается улыбнуться. Боже мой, на двадцать втором году жизни он так и не научился профессионально врать в реальности. – Ты же у меня умница, - и, подойдя ближе, обхватывает ладонями её лицо и целует в лоб.
Она выдыхает, закрывает глаза и качает головой. О, безусловно, она всё понимает.
Уилл, улыбнувшись – почти естественно, подхватывает куртку и, избегая смотреть в глаза, уходит. Щелчок замка как знак к тому, что можно – не играя – закрыть руками лицо и устало осесть на подлокотник дивана.
Ты же у меня умница.
Нет, она не любит светские рауты. Нет, она не любит пышные церемонии. Нет, она не… но сегодня был её день, презентация её книги. Как могло хотя бы обсуждаться, будет ли он с ней – там? Само собою разумеется.
Само собою…
«Ники, так получилось…. Это важно, ты же понимаешь… Ну, милая, ты же всё у меня понимаешь».
Она устало, закрыв глаза, встает, морщась тянет с плеч черный атлас платья и кривит тонкие губы – я понимаю, о, да, я понимаю.
Одной фразы Барнса «У меня проблемы» - тихой, наигранно-спокойной, в телефонную трубку, Уиллу хватает, чтобы кинуться на помощь в любую часть города, штата, страны, континента… Ники, ты же понимаешь, он мой лучший друг.
Николь всё понимает. Она же умница.
Черной тряпичной лужей платье отпечатывается на белом ковре спальни. В зеркале – огромные потемневшие глаза, не серые, а черные, и они так пугают её саму на собственном тонком, бледном лице, что тело бьет дрожь. Она проводит рукой по светлым русым волосам и, полу-сомкнув веки, откидывает голову. Смотрит из-под ресниц на своё отражение, и в голове бьётся: «Когда он целует Барнса – он смотрит на него так же?».
В углах губ дрожит нервная улыбка.
И, конечно, это не слезы. Та, в зеркале – может плакать, эта, здесь, посреди полутемной спальни – нет. Ведь она всё понимает.
Встав на колени у постели, проводит руками по атласу покрывала и прижимается к нему лицом – его запах.
Интересно, он приводил его сюда? В этой постели – они…
Не думай. Не думай.
Забудь.
Ты же у него умница.
Резкий телефонный звонок вырывает из тумана и удушливой тени. Выдохом, глухо:
- Да?
- Ники?.. Это…
- Я узнала, Бен. Уилл уже выехал.
- Спасибо, Ники, - и она хочет отхлестать его по щекам, представляя себе эту улыбку в голосе. Улыбку, которую сцелует –
- Не думай, - со злостью, приказом самой себе.
«Спасибо, Ники».
Сжимает пальцы.
За него?
За молчаливое разрешение.
Ники, ты у меня…
Но она всё понимает. Она тоже нужна.
Ты же знаешь, что иначе нельзя. Ты когда-то сказала себе: я готова. Теперь только до конца, нельзя ни назад, ни в сторону.
Ты никогда не уйдешь. Потому что – да - всё понимаешь. Потому что любишь его – как свою боль. Потому что любишь его.